Июль 41 года. Романы, повести, рассказы [сборник Литрес] - Григорий Яковлевич Бакланов

пятьсот тогдашних рублей. Но я сказал: пятьсот или четыреста… Он посмотрел на меня, близкий мой товарищ, будто оценивая, решая, сколькими может рискнуть, сказал: четыреста. Больше я никогда не просил в долг. И я понимаю Витькину развязность, эти «грины». Парень, кажется, не потерял совести, это – главное.

Я только успел дать ему сто долларов, он засовывал их в задний тугой карман джинсов, когда дверь кабинета открылась. Юлька.

– Я думала – мама пришла…

– А это что за явление? – Он смотрел на нее во все глаза.

– Это явление зовут Юлька, – и подала ему руку. – Я знаю, кто ты. Ты здесь был, когда меня еще не было.

И вдруг мучительно покраснела. Всей ее смелости хватило на две фразы. Дочка моя… А он хоть бы догадался не заметить. Я видел сейчас Юльку его глазами. Длинноногое дитя. В шортах с бахромой – обрезала свои старые джинсы, – рубашка узлом завязана на животе, а мордочка детская, душа смотрит из карих Таниных глаз.

– Какие люди вырастают, пока я отсутствовал!.. Дядя Олег, это сколько же я отсутствовал? Лет пятнадцать, шестнадцать? – И оглядывал ее, как портной заказчика.

– Эй, моряк, ты слишком долго плавал! – под оценивающим взглядом в тон ему ответила Юлька.

Внизу, увидел я в окно, стоит такси, две халды крашеные, метлы рыжие оперлись о машину спинами, ждут, и парень обезьяньего вида приплясывает перед ними. И – наше дитя.

Потом я так же сверху видел, как появился Виктор, как они враз оживились, полезли в такси, захлопывались дверцы, такси отъехало.

– Это – он? – Юлька принесла фотографию и показывала мне: Таня, он, я. Все это до ее рождения. – Какой смешной!

И рассмеялась. Почти тут же пришла Таня:

– Ты что ж, задержать его не мог? Я бы хоть посмотрела. В детстве такой это был хороший мальчик.

Ему деньги жгли задницу, твоему мальчику, хотелось сказать мне. Но сказал только:

– В детстве все мы хорошие.

Таня внимательно посмотрела на меня, спросила Юльку:

– Как он тебе показался?

– Волк!

И, захохотав, убежала к себе, сверкая босыми пятками.

Таня сказала:

– Могу представить себе, с каким лицом ты его встретил.

– Ты бы видела, какие девки ждали его внизу.

– А ты в его возрасте был, конечно, святой.

– Ну уж, во всяком случае…

– Брось, пожалуйста, мне все понятно. Когда что-то хоть краем касается твоей дочери, ты становишься невменяемым.

Я не ответил. Разумеется, про деньги я ей не сказал. Но весь этот месяц я помнил и ждал. Не денег ждал, главное проверялось, ведь не чужой он мне.

День в день (впрочем, в этот день я как раз забыл и думать) подъезжаю я на своих потрепанных «жигулях» к дому, Витька сидит на скамеечке, курит. Вид потасканный, небрит, какой-то вроде озябший. Я запирал машину, когда он подошел:

– Дядя Олег, ничего, что деревянными? По курсу.

А я, честно говоря, ждал: сейчас попросит еще, вот чего я ждал, судя по его виду.

– Тут двадцати пяти рублей не хватает, – предупредил он.

– Давай так, – сказал я, включая сигнализацию. – Тебе они сейчас нужны, оставь себе. Отдашь, когда сможешь.

Он поколебался:

– Честно?

– И пойдем к нам. Мне в тот раз от Тани досталось.

– В таком виде?

– А что вид? Будущий нобелевский лауреат грузил дрова. Или ты цемент разгружал? Кстати, мама когда возвращается?

– Там дело сложное, этот какое-то назначение высиживает. Ждет. Я бы сейчас пивка холодненького. Для души.

Мы взяли в магазине несколько бутылок пива. Дома никого не было: Юлька – в школе, Таня в своей школе. Пиво было тепловатое, но пару бутылок мы открыли, остальные поставили в холодильник.

– В ванной моя бритва, – сказал я. – Брейся, купайся, часок поспишь, пока все придут.

Он искупался, постирал носки, хотел было надеть их сырыми, мол, на ноге высохнут, но я дал ему свои, новые. Уложил его в кабинете на том самом диване, принес подушку, плед.

– Погружаюсь в детство золотое, – сказал он и укрылся с ухом, как бывало. Он проспал часа три, и в доме все это время ходили на цыпочках. Я объяснил, что всю ночь он разгружал мешки с сахаром. С каким сахаром? С гуманитарным, разумеется…

– Никогда в жизни так не спал! – объявил Витька, проснувшись.

Таня узнавала его и не узнавала. Потом мы все четверо обедали на кухне. Я всегда хотел, чтобы у меня были сын и дочь. Я смотрел на них и чувствовал: блаженная тишина снизошла на нас. За столом о чем-то говорили, смеялись, он как старший брат смотрел на Юльку, а я слышал эту ниспосланную мне тишину.

Вечером в комнате у Юльки слышна была музыка и негромкие их голоса. Мы с Таней смотрели телевизор. Я вдруг обнял Таню. В двенадцатом часу все так же дверь в комнату Юльки была закрыта, слышна была музыка.

– Двенадцатый час, – сказал я.

– Ну и что? – сказала Таня.

– Двенадцатый час, ты понимаешь? И даже без двадцати пяти двенадцать.

– Возьми ружье и стань рядом со своей дочерью.

– Ей семнадцати еще нет.

– Ты и в двадцать будешь сторожить ее.

– Ну о чем можно столько разговаривать?

– Значит, им интересно.

В половине первого я все же не выдержал.

– Юля! – позвал я строго.

Она тут же выскочила:

– Что?

Такой хорошенькой я ее, кажется, еще никогда не видел.

– Половина первого, – сказал я и показал на часы.

– Вы хотите спать? Идите спать. Мы вам не мешаем.

И закрыла передо мной дверь.

Ночевал Витя в кабинете, на диване, Таня постелила ему. Мы встаем рано, и мимо двери кабинета все ходили тихо. Но когда завтрак был готов, Таня сказала:

– Пойди разбуди его.

На диване лежали аккуратно сложенная постель и записка: «Спасибо за все. Можно, я позвоню?» И гадать не нужно, что подняло и позвало его спозаранку. Прошел день, высохшие носки его висели в ванной на капроновой струне. И месяц прошел, мне жаль было смотреть на мою дочь. Прошли все четыре времени года, четыре российских беды: осень, зима, весна, лето. Он не позвонил. Как-то из автомобиля я увидел его на улице, в компании, в толпе прохожих.

Глава IX

Был день рождения Юльки, гостей ожидалось ровно двенадцать человек, нам с матерью предложено было поехать, например, к приятелям на дачу, весна, все распускается (так она в детстве произносила «распускается»), вы же любите природу, почему вам не поехать на дачу? Или, например, покататься на речном трамвае, почему вам не покататься? А уж если вы такие скучные и ничего не хотите, я знаю, такие родители бывают,